Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 166

166

— Но с ними! Дорога — та же!

Эва стихла, почти покорная; он чувствовал тепло ее тела, и запах ее духов кружил ему голову.

Адвокат все еще разглагольствовал. Чувствуя себя вне привычных параграфов законов, он привлекал на помощь себе абстрактные бессмыслицы, попеременно ссылался на чувства, здравый смысл, приличное воспитание и богатство своих клиентов; расхаживая по хижине и непрестанно жестикулируя, он сулил им золотые горы, роскошные отели с видом на Альпы, размалевывал будущее, как лавочник, крикливыми красками; остальные тем временем готовились к ночлегу. Борис, не вынимая руки из кармана, занял место за спиной Ханса; маленький Карличек Калоус свернулся клубочком, как песик, и дышал учащенно, словно торопился поспеть к утру. Завязалась ссора из-за коек, но Ондра строго объявил, что на койках будут спать женщины. Эва отказалась. Калоусова трудилась над своим лицом, умащивая его на ночь. Маркуп, как деревянный, сидел на стуле, усердно листал книгу с золотым обрезом, и губы его шевелились. Брих заметил, что он незаметно перекрестился, потом вытянул свои ноги-бревна и спустя мгновение снова заснул здоровым крепким сном, слегка похрапывая и не выпуская из рук молитвенника.

Ханс нарушил думы Бриха: поднялся со стула, снял с жердочки просохший мешок, явно собираясь в дорогу. Все встревоженно следили за ним. Борис выпрямился, как хищник перед прыжком. Рука его чуть-чуть высунулась из кармана, но Раж остановил его жестом.

— Куда?.. — спросил он Ханса и стал перед ним, широко расставив ноги.

— Вниз… в деревню.

— Когда мы двинемся дальше? — спросил Лазецкий на литературном немецком языке.

— Да… не знаю, — длинный Ханс почесал голову. Бриху показалось, что он заметил на его топорном лице усмешку превосходства. Потом немец добавил, улыбаясь, будто торговец, который не может вовремя поставить товар нетерпеливому заказчику: — Вот когда Герман придет… Не раньше.

— А когда же, черт возьми, явится этот ваш Герман? — разнервничался теперь и Камил Тайхман, не слезая со своих чемоданов. — Герман, Герман — существует ли вообще этот Герман? Нам нужно что-нибудь реальное, а не пустые посулы! Мы платим наличными, уважаемый! Он придет утром?

— Может быть, — сказал Ханс и вперевалку пошел к двери.

Борис шевельнулся, тихо зашептал:

— Вот оно! Довольно с ним нянчиться, надеюсь, Раж, вам теперь все ясно… Я пойду за ним следом и позабочусь… приготовьтесь в путь…

— Погодите! — остановил его Ондра. Он оттащил Ханса в сторону и что-то долго шептал ему на ухо. Тот слушал, кивая головой, потом недоуменно взглянул на Ондру, сделал отрицательный жест, но потом все же молча кивнул еще раз, вернулся на свой стул и перебросил мешок через жердочку. Громкий вздох облегчения! Ханс приподнялся, погасил керосиновую лампу, открыл ставни. Никто не мог уснуть; хижину наполнил запах керосина, чад ел глаза, а воображение потрясали кошмарные картины, от которых сжималось сердце. Ветер за окнами длинным помелом разметал тучи, вытряхивая из них по временам летучий дождик; капли дробно барабанили по деревянной крыше.

Когда придет Герман… А уши заложило страхом, и они слышат только приближающиеся крадущиеся шаги… Лучик света — откуда? Светлячок, летающий в ночи… Брих сидел между Рией и Эвой на скамье, неотрывно глядя в ветреную темноту. А мысли! Так и ворошатся в мозгу… «Герман, нацист Герман! Быть может, убийца… Быть может, его руки обагрены кровью людей! Украинцы, евреи, французский рабочий, кочегар Андре, — помнишь?! — профессор из Варшавы и другие… Другие, согнанные насильно, ограбленные, вне себя от ужаса и боли, толпы изможденных тел, гниющих в предоставленных им помойных ямах гитлеровского рая! Скольких я знал? А дым, поднимавшийся над Освенцимом, Майданеком, Бухенвальдом, Берген-Бельзеном! Четыре года назад я двинулся в путь на родину. Ехали в длинном составе, набитом телами и страхами, поезд то пятился, то неуверенно въезжал на переезды; женщины падали в обморок от духоты, а мимо проплывали разбитые бомбежками фабрики и сожженные города, страна воющих сирен, куда, верно, не возвращались даже перелетные птицы; здесь горел сам воздух! Мертвенная тьма поглотила мир, и тьму эту прорезали лишь мигающие огоньки на станциях. Пьер вспоминал свой Париж. Он зацепился в памяти Пьера перекрестком незнакомых улиц, где продавали цветы. Пьер был рабочим картонажной фабрики и давал себе клятву прежде всего разделаться с Петэном, изменником, сволочью. Потом жениться на Марсели. Он показал Бриху любительскую фотокарточку с загнутыми уголками; с фотографии улыбалась черноволосая девушка — опираясь о велосипед, она стояла на маленьком мостике над речкой. Это и была Марсель. Французы сыты по горло предателями. Знаешь, кто победил Францию? Торговец, фабрикант, тип в кожаном пальто! Однажды после налета, когда они вытаскивали из-под обломков мертвых, Пьер погасил голубой пламень сварочного аппарата и ни с того ни с сего сказал: «Надо бы нам обещать друг другу, что мы сделаем все, лишь бы это не повторялось. Ради этого вот, — он с горечью повел вокруг металлическим клювом аппарата, — не стоило трудиться. Сколько человеческого труда здесь погребено!»

Они пожали друг другу руки — больше Брих никогда не видал Пьера. Но были другие, они говорили на всех языках в сердце нового Вавилона, который не успел достроить свою башню. Одних он понимал при помощи слов, других — с помощью взглядов, жестов, предложенной сигареты. Во всех было что-то общее. «Выжить!» — говорили они друг другу глазами при встрече. Пережить этот гнилой, старый, обанкротившийся мир — и начать снова. Не умереть!

166