Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 92

Ему показалось, что из-за стола напротив на него устремился любопытный взгляд. Брих испуганно поднял глаза и встал, сунув письмо в карман. Прочь отсюда, от любопытных взглядов! Он вышел в коридор и заметил, что ускоряет шаг чуть ли не до рыси.

«Куда же я?» — мелькнуло у него. И ему стало стыдно. Как это глупо!

Брих вошел в уборную и там, в пахнущей нафталином полутьме, перечитал письмо раз, потом другой. Листок дрожал у него в руке, приходилось подносить близко к глазам.

Листовка была написана умно. В ней не было противной смеси бессильной злобы и страха, характерных для подобных произведений этих дней. Она скорее напоминала серьезную политическую статью. Автор с научной объективностью учитывал плюсы противника, хладнокровно отделял их от минусов, вдумчиво взвешивал и оценивал, прежде чем сделать веский и уничтожающий вывод: долой диктатуру!

Шли вопросы и ответы! «Вы за демократию? Да, но не за такую, какую коммунисты навязали нашему народу. Масарик говорил: демократия — это дискуссия. Вы за социализм? Да, но за такой, при котором будет свобода и терпимость к инакомыслию…» Следовал краткий экскурс в историю чешского народа, подтверждавший, что чехам всегда были свойственны свободолюбие, любовь к правде и традиции героического сопротивления насилию. Выразительными цитатами были показаны гуманные идеалы Масарика и его резкое осуждение большевизма. «Чех! — говорилось дальше в листовке. — Новая эпоха тьмы, в которую ты ныне ввергнут, зовет тебя к действию! Из малых ручейков возникнет мощный поток всенародного отпора террору и произволу, диктуемым извне. Если ты, чех, настоящий человек, христианин, демократ, подлинный социалист, не жди освобождения только извне, со стороны, действуй сам. Мы не хотим нового бессмысленного кровопролития, но нужно показать коммунистам истинную волю народа!»

В конце было приписано печатными буквами: «Если ты хочешь, чтобы наша прекрасная родина вновь обрела свободу, свободу для всех, перепиши эту листовку на машинке в пяти экземплярах и разошли их своим знакомым, которых считаешь надежными. — Аноним также предупреждал, что ведется точный учет того, кто как поступает с этими листовками (ты тоже должен отметить у себя, кому их пошлешь). — Если же ты не передашь ее куда следует, то сам пеняй на последствия этого после освобождения. Час расплаты близок!»

Итак, угроза! Эта приписка обозлила Бриха. Он вспомнил, как его мать получила однажды такое же «цепное письмо», (разумеется, религиозного содержания), вспомнил, как она переписывала его под тусклой желтой лампочкой своими измученными, изъеденными содой и мылом руками, — лишь бы их не постигла беда, как она постигла те семьи, которые пренебрегли этим благочестивым начинанием. В письме были упомянуты наказанные грешники: владелец мясной лавки К. богохульно отозвался о священном послании и завернул в него мясо. Через год его девочка умерла от менингита — вот она, карающая рука господня!

Брих до сих пор помнил этого «владельца мясной лавки К.». Тьфу!

Приписка обозлила его, он хотел разорвать письмо и бросить в унитаз, но что-то задержало его руку. Сердце забилось. Он перечитал листовку еще раз. В ней не было ничего, с чем он не мог бы согласиться. Значит, переписать и разослать? Не потому, что он трус и боится угроз. Да, конечно, не из страха. Но ведь это мышиная возня, кукиш в кармане, бумажный, бесцельный бунт. Ну, а разве при протекторате мы не боролись за свободу и такими методами? Но ведь тогда здесь были чужаки, фашисты, они заполонили страну, душили ее. А теперь… против своих же? Это письмо зовет на борьбу против масс, которые Брих видел в феврале на улицах. Это вздорный донкихотский поступок, но… но ведь это призыв к борьбе за свободу, перечитай его! Это не озлобленные выпады реакционера или торговца, лишившегося своих товаров. Так написал бы и сам Брих, это именно то, что он думает.

Эти мысли были мучительны. Брих сунул листовку в карман, напился у крана в коридоре и вернулся в отдел. Никто ни о чем не догадывается! Брих не без труда заставил себя не смотреть на коллег. Этот Бартош! Как бы ему хотелось заглянуть мне в душу! Не-ет, не дождешься! Закурив сигарету, Брих пускал дым и глядел в окно, за которым шел дождь. Он нагнулся над счетами, но мысли кружились, как кружатся птицы над чащей леса, не зная, где опуститься. «Кто же знает обо мне? — мелькнуло у Бриха. — Кто знает, что я «надежный»? Кто послал мне эту листовку?» Видно, кроме той пары глаз напротив, что следит за ним в отделе, есть еще и другие. На той стороне. Они толкают его к действию, эти незримые наблюдатели. Они будут следить за каждым его шагом, снова раскидывать свои сети и наконец заполонят его сознание!.. Нет, не соглашаться!

У Бриха страшно разболелась голова, он сжал ее руками и закрыл глаза.

— Вам нездоровится? — услышал он над собой голос Бартоша.

Брих вскинул голову, стиснул пальцами твердую доску стола и посмотрел перед собой измученным взглядом. Что ему надо? Но поняв, что вопрос был задан без назойливого любопытства, просто из участия, Брих овладел собой.

— Ничего, — с трудом сказал он и попытался улыбнуться. Поскорей уйти, уйти отсюда! Он потушил окурок, чадивший в переполненной пепельнице, и опять замкнулся в себе.

— Сходите к врачу, — тихо сказал Бартош.

— Спасибо, нет надобности. У меня всего-навсего разболелась голова. Вчера я поздно лег.

Пишущие машинки снова затрещали, ветер и редкий дождь хлестали в окна. «Шальная погода!» — проронил Главач.

Бартош, не поднимая глаз от бумаг, размечал цветным карандашом длинные столбцы цифр.