Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 77

— Именно потому, что у нас будет ребенок, мы должны уехать! Ты думаешь, я допущу, чтобы мой сын вырос здесь, в этой тюрьме, чтобы я видел, как вы нуждаетесь? Прозябать здесь, как раб, из-за каких-то сантиментов? Нет, этого не нужно, это нелепо, ты сама скоро поняла бы. Времени для размышлений мало. Я не желаю, Ирена, и категорически запрещаю тебе ездить к отцу. Я против того, чтобы тебя там сбивали с толку. Ты моя жена, принадлежишь мне, и никому другому! Я запрещаю тебе, я обязан рассуждать здраво. Но оставим спор, он ни к чему. Я отчасти тебя понимаю, ты перепугана, но для страха нет причин. Мы выберемся, вероятно, не раньше чем через месяц, приготовься к этому времени. Кстати, с нами поедет Брих…

— Ты уверен, что он поедет?

— Конечно! Он понадобится мне там, ведь он очень хорошо говорит на нескольких языках…

— Он тебе понадобится! — воскликнула она с горечью. — До него тебе дела нет!

— Преувеличиваешь, Ирена! Я желаю ему добра. И знаю его. Интеллигентик, он будет колебаться и раздумывать, вертеться, как ржавый флюгер на ветру, но в конце концов поедет! Для него это тоже единственный путь, не сомневаюсь! С такой путаницей в голове, как у него, он не найдет здесь счастья. Довольно, оставим этот разговор, ты хочешь спать, утро вечера мудренее!

Но он снова заговорил на эту тему, когда Ирена, измученная бесконечным спором, расчесывала волосы перед зеркалом в спальне.

— Ты просто дурочка, я знаю, чего ты боишься! Зря! Мы будем жить хорошо и начнем все сначала! На свободе! Ты, я и ребенок… Я знаю, как ты ему радуешься. Посмотри, я получил сегодня окольным путем письмо оттуда… Ты понимаешь немного по-французски?

Она стремительно обернулась, бледная как мел, ноздри ее раздувались.

— Я не хочу ничего читать! Неужели ты меня никогда не поймешь?

Раж посмотрел на Ирену. «Без конца одно и то же», — подумал он, и ему показалось, что он больше не сможет сдерживаться. Вот всегда так: она перестает упорствовать, и он думает, что вопрос решен, но оказывается, что это не так. Что ж, спокойствие! Надо улыбнуться и начать все сызнова! Он знает жену. Нужны осторожность и такт, чтобы не прийти в ярость от этих вспышек ее детского упрямства. Он знает, что поставит на своем, но эта никчемная и нескончаемая борьба с женской строптивостью начинает его утомлять, да и надоедать, ведь все повторяется до противности. Иногда он спрашивал себя: а что, если я не сумею уговорить ее? Поеду я без нее? Ответа он не находил, да и к чему его искать? Ведь он любит жену, несмотря на то, что она своим упрямством пробуждает в нем слепой гнев. И он не привык уступать. Когда-то его забавляли уступки ей, но сейчас другое дело! Она поедет! Нужны только спокойствие и выдержка. Тем не менее ему казалось, что он пробивается сквозь стену льда, когда он спросил:

— Почему? Опять дуришь!

— Потому что… потому что не поеду! — воскликнула она в отчаянии и швырнула гребень на ковер. — Не поеду! Понимаешь теперь? Ты меня не любишь, ты не мог бы хотеть этого… Я не могу и не хочу! — вырвалось у нее, и ей захотелось кричать от страха. Этому конца нет! Ирена бросилась на постель и забилась в судорожных рыданиях. «Не поеду, не поеду!» Раж подсел к ней, мягко обнял за плечи и заговорил ласково, словно утешая упрямого ребенка. Он снова повторил все свои доводы, так жестко, так холодно-настойчиво, что она заткнула уши, чтобы ничего не слышать; перед глазами у нее проносились неясные картины, человеческие лица! Патера с оладьей в руке, позади него улыбается черноволосая женщина с простым, спокойным лицом, и маленький ребенок в теплом полумраке. И Брих стал перед ней, немой, беспомощно пожимая плечами: благоразумие, благоразумие, Ирена! И Вашек, его слова и родной дом, там так безопасно. Убежать домой и спрятаться за сарайчиком для кроликов, как когда-то в детстве… «Ирена! — доносится в это тайное убежище голос отца. — Ну же, Иренка, куда ты спряталась?» — «Я здесь!» — «Кто это кричал?» И Вашек, этот верзила, с проклятиями ловит ее, маленькую, сажает на ветку старого ореха, сиди там, реви, пока не смиришься! Но куда сейчас? Куда бежать от этого… Нет, я не смею допустить, я должна, должна сопротивляться! Но… Ведь это же Ондра, какой он был близкий, я любила… Ирене казалось, что ее окатывает какое-то предательское бессилие: она слышала, как Ондра рядом с ней все говорит и говорит, — нет, этот не умеет уступать, он ее сломит! Она чувствовала, как нежно берет он ее, ослабевшую и вялую, в сильные объятия, целует крепко в застывшие губы и шепчет. Она так беспомощна и разбита, что даже не сопротивляется. Она чувствует только унизительный стыд, отчаяние проигрыша, испытывает мгновенное наслаждение… и потом ничего, решительно ничего, кроме унижения, пустоты и бесслезных рыданий.

Ирена закрыла глаза руками и оттолкнула Ондру от себя. Но она понимала, что все это уже ни к чему. В борьбе один на один с мужем она потерпела поражение. Ее прекрасная, но такая нетвердая решимость сгорела, как щепотка магния, и ветер развеял пепел. Неравная борьба за что-то, что она скорее чувствует, чем понимает разумом, начинается снова…

7

Во второй половине марта весеннее солнце уперлось лучами в застывшую почву и дышало на нее до тех пор, пока спящую землю не проткнула трава, колючая, как щетина на небритом подбородке. Но едва взъерошенное ветром облачко закрывало горячий шар, как прохожие начинали стучать зубами от холода.

К горсточке храбрецов, не побоявшихся весенней прохлады, принадлежал и Бартош.

После полудня он расположился на скамеечке под Новоместской башней, закутанный в зимнее пальто, подняв воротник и засунув руки в карманы. Он щурится на солнышке, подставляя ему похудевшее лицо.