Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 76

— Ты не мог бы выключить? — тихо попросила она.

Он исполнил ее просьбу со спокойной улыбкой.

— Пожалуйста! Впрочем, у меня тоже сегодня адски болит голова. Ну и денек выдался! Кстати, приходил Борис Тайхман, ждал тебя. Сказал, что вы условились пойти вместе к каким-то его знакомым, и торчал здесь почти до одиннадцати. Выпил море коньяку. Ты ему что-нибудь обещала?

— Нет.

— Правильно! Я считаю, что он — неподходящее общество для моей жены. Не хочу читать мораль и даже не спрашиваю, где ты была до сих пор. Но этот глупый зазнайка пришел похвалиться тем, что его выгнали из университета, — по-видимому, он считает это достижением. Его брат — этот сумасшедший собиратель фарфора, ты ведь его знаешь, — по крайней мере, цивилизованный человек. Больше ничего нового, только письмо тебе!

Ирена взяла белый конверт и сразу узнала почерк Вашека. Она обрадовалась и в то же время испугалась. Что случилось? Вашек не любит писать понапрасну. Она представила себе, как он садится за шаткий стол в их комнатке, ерошит волосы и начинает сажать на бумагу свои угловатые, неуклюжие буквы, вздыхая при этом, словно поднимается в гору с тяжелой ношей. Остальные, включая отца, смотрят на него и боятся шевельнуться. Дорогие мои!

«Здравствуй, Ирена, — традиционно начинал Вашек. Он не любил пустословия и витиеватости и сразу переходил к делу, излагая его короткими фразами, — мол, так и так! — Все здоровы, сестренка, иногда вспоминаем о тебе. Что ты поделываешь? В последнее время мы с тобой немного не ладили. Ты знаешь меня, я не лезу за словом в карман, но я — твой брат и всегда желал тебе только добра! Отец все время ворчит, без конца твердит одно и то же, ему сейчас никак не угодишь. Мы ссоримся теперь каждый день, он упрям, как баран. Почему ты не подаешь вестей? Отец как на иголках. Наконец-то наш завод национализирован, больше нет никаких «Тайхманов и сыновей». Изрядная заваруха была вокруг этого дела, но Тайхман в конце концов согласился. Мы переселили его и Елизавету в домик садовника, и они живут там, как лорды. Чего им еще нужно? Само собой, на фабрике работать он не хочет, лодырничает, возится там со своими охотничьими ружьями. Обойдемся и без Тайхмана. А этого его управляющего посадили сразу же за разные плутни, он уже созрел для тюрьмы. Не жаль его. Таких капиталистических прихвостней — хоть пруд пруди, но мы-то найдем себе честного человека. Я председательствую в заводском комитете, работы у меня по горло, много всякой писанины, как у господского писаря, а на трубе нынче некогда играть. Божка тут пристает, чтобы я передал тебе привет от нее, что я и делаю. Маленькая Ганка посылает тетечке горячий поцелуй, а Вашек так визжит над ухом, что я чуть не оглох, и потому кончаю. Приезжай поглядеть на нас и напиши, как твоя музыка, и вообще…»

Ирена перечитала еще раз неровные строки, и на глаза навернулись слезы умиления. Нигде прямого вопроса, никаких упреков и навязчивого любопытства, и все-таки сколько мужской заботы и страха за нее в каждом слове скупых фраз. «Поеду-ка я домой!» — раздумывала она, но ее отвлек голос мужа.

— Хорошие новости? — спросил он, притворяясь заинтересованным. Ирена пожала плечами и вложила письмо в конверт. Она была почти уверена, что он вскрывал письмо, хотя на конверте нет ни малейших следов, но не показала виду.

— В общем хорошие! У Тайхманов национализировали стекольный завод, — вскользь заметила она и встала.

Раж свистнул от удивления.

— Смотри-ка! Впрочем, какая это теперь новость! Скоро будут национализировать носы у людей. Не ошибусь, если скажу, что твой братец принимал участие в ликвидации капиталистического класса, не так ли?

— Конечно! — произнесла она твердо и прямо посмотрела ему в глаза, в ней нарастал гнев.

— А ты, разумеется, из родственных симпатий согласна с этим!

— Полностью! — вырвалось у нее; она чувствовала, что больше не может оставаться спокойной.

Раж пристально посмотрел на жену. Она выдержала этот взгляд. Раж громко и весело рассмеялся.

— Здорово, Ирена! В голове у тебя совершенная каша. Ты, видимо, считаешь брата современным героем, да? Интересно! — иронизировал он, но глаза его недобро сверкнули. — Если бы я не знал тебя, мне пришлось бы считать врагом собственную жену; ужасно, но факт! Извини, но в политике ты ничего не смыслишь, Иренка, хотя в остальном молодчина! Может быть, я допустил ошибку, не просвещая тебя на этот счет. Я поступал так с хорошими намерениями, но сейчас это выходит мне боком. Однако я терпелив, деточка, и люблю тебя.

Он вскочил, обнял ее за плечи и крепко прижал к себе. Она замерла, упрямо смотрела ему в глаза и, закусив губы, боролась с желанием убежать. Но куда? Он говорил тихим, нежным голосом, проникающим в самую душу, и сбивал с толку, хотя и не убеждал окончательно. Она дрожала от прикосновения Ондры, но он держал ее крепко, вырваться было невозможно.

— Что произошло между нами, Ирена? Мы играем скверную комедию, и оба знаем об этом. Это мерзко, недостойно! Мы оба не виноваты: это подлое время пытается вбить между нами клин. Давай же держаться друг за друга, не дадим разлучить нас! Ведь ты моя жена, Ирена. Не забывай об этом. Я не знаю, чего ты от меня хочешь!

— Нет, знаешь!

— Но это безумие, вздор! Пойми, в каком я положении, здесь мне грозит опасность, нас травят, как зайцев. Нет, есть только один путь, и мы на нем не одиноки. Все порядочные люди и демократы рано или поздно… Пойми, что здесь произошло…

— Но у меня будет ребенок! — воскликнула она, измученная этим спором. — Я не хочу!