— Прощай, старуха, прощай, проклятый дом! Не хочу знать тебя, никогда не войду сюда больше!
Иржина выбежала на стемневшую улицу, легкий ветерок дунул в лицо, взъерошил волосы.
Огляделась.
Стройная тень оттолкнулась от ствола акации, приблизилась к ней.
— Иржина!
Она перехватила чемодан в левую руку, правую без колебаний подала Индре. У него был удивленный вид — наверное, он не мог понять, почему она идет в театр с чемоданом. Иржина в нескольких словах объяснила ему положение дел, говоря обо всем как о давно прошедшем, которое уже не причиняет боли. Даже улыбалась счастливо.
Индра кивнул, вызвался нести чемодан. Она отдала ему чемодан не раздумывая, и они пошли по вечерним улицам.
— А я думал, ты уже не выйдешь. Утром звонил Зорке, и она сказала мне…
— Так я и думала, что это она, — усмехнулась Иржина. — Вот предательница!
— Сердишься?
— Да нет.
Молча приняв это к сведению, Индра заговорил о разных разностях; болтовня его была несколько бессвязной, и он злился на себя за это. Рассказывал о знакомых, передавал приветы, расспрашивал ее об учебе. Иржина отвечала спокойно, как равная равному, невозмутимо шагала рядом, и ему приходилось сдерживать свой шаг. Всегда, идя рядом с ней, он казался себе чуточку смешным; иной раз, забывшись, обгонял ее, и надо было остановиться, подождать. Странная упряжка, думал он кисло. Ну да что там шаг — это куда ни шло. А вот все остальное! Он вслушивался в глупости, произносимые им самим, в свой невеселый смешок, и казалось ему — это кто-то другой говорит, потому что его одолевали неприятные мысли. Только как к этому подступиться? И вообще заговаривать ли об этом?
— Слушай, — выдавил он все-таки из себя, когда они протиснулись сквозь толпу на Вацлавской. — Я вот подумал: тебе, в сущности, негде теперь жить. Может, хочешь…
— Нет! — она решительно мотнула головой, не останавливаясь. — Сегодня переночую у Зорки и как можно скорее сниму комнату. Как-нибудь устроюсь, это меня не заботит. На улице, конечно, не останусь — не думай.
Он недовольно проворчал что-то, совсем растерявшись. Брел рядом с ней, опустив голову, глядя на однообразный узор тротуара, вымощенного мелкими гранитными кубиками. Чемоданчик раскачивался в его правой руке, кулак левой он засунул в карман, отчего на кармане вздулась шишка. В нем нарастал гнев на то, что он не сумел выразить свою мысль. Расстегнул ворот клетчатой рубашки, словно он его душил.
Кривые улочки Старого Места встретили их тишиной; они шли под газовыми фонарями, неторопливо приближаясь к дому, в котором жила Зорка, — а нужные слова все не приходили. Дойдя до последнего угла, оклеенного плакатами, Индра не сдержался, со стуком поставил наземь чемодан:
— Ну, хватит! Довольно ходить вокруг да около! Мы не комедианты. Сейчас двинем обратно и поедем ко мне! Ведь все это глупости, Иржина. Ты же знаешь, я тебя люблю! Живи у меня, а завтра я схожу в ратушу насчет оформления. Я твердо решил: дальше не пойду!
Иржина стояла перед ним, освещенная желтым светом фонаря, маленькая, худенькая, но серьезная и спокойная.
— Нет, Индра, не уговаривай, — покачала она головой. — Бесполезно. Я тоже решила никогда не повторять того, что было… что едва не погубило меня. Ты бы вскоре опять увидел во мне прежнюю дурочку. И быть может, был бы еще прав. Понимаешь? Я не отказываю тебе, это глупости. Но я уже не могла бы жить рядом с тобой как робкая курочка, не могла — и ты тоже не мог бы. Мне предстоит пройти еще какой-то путь, и я пройду по нему, потому что это — правильный путь. И если в конце его мы встретимся, то встретимся как равные. Здесь нельзя торопиться. Я многое поняла, через многое пробилась в последние месяцы, не старайся меня сбить. Да, впрочем, тебе это и не удастся. Понимаешь ли ты?
Он стоял перед ней, словно удивленный мальчишка. Прошел мимо человек с сумкой за спиной, проехала машина, Индра все молчал — раздумывал. Что ей ответить? Хотел было возразить, начать уговаривать, да взглянул ей в лицо — и со вздохом пожал плечами.
— Наверное, ты права, не разбираюсь я в этом.
Он взял ее под руку и повел к дому. Посмотрел на нее сверху и со стороны — улыбнулся:
— Скажу тебе одно: я тобой горжусь, товарищ Мизинова!
Она тоже улыбнулась, но ничего не сказала.
Потом он спросил:
— Что же ты теперь будешь делать?
— Очень просто! Прежде всего раздобуду жилье, потом найду работу, если не дадут стипендию. Этого я не боюсь. Закончу учебу и пойду служить. Я и этого не боюсь — вообще ничего! Вероятно, уеду из Праги, хотя не совсем понимаю зачем…
— Ты права, — одобрил он ее решение. — Я тоже уеду. Город мне не по нутру. Вот добью университет, поеду куда-нибудь, где чистый воздух. А что ты скажешь, может, мы…
Ее взгляд заставил его замолчать. Индра пожал плечами, поставил чемодан у кованой двери дома и запустил пятерню в свои жесткие вихры. Из окон первого этажа доносились звуки гитары, в окне этажом выше звонко засмеялась девушка, а так — тишина кругом. Индра собрался уходить, подал руку.
— Ну, — успеха тебе, Иржина! — с наигранной твердостью произнес он и, крепко сжав ее руку, тихонько добавил: — Мы ведь не прощаемся, я уверен!
Иржина подняла к нему лицо.
И тут он схватил ее в объятия, приник толстыми губами к ее, холодным. Она не противилась. Даже сама прижалась к нему, обняла за шею тонкими руками.
Индра быстро пошел прочь, не дожидаясь, чтоб она вошла в дом; не оглянулся. Странные мысли вихрем проносились у него в голове. Что же думать обо всем происходящем, черт возьми? Мы с ней, в сущности, ничего и обсудить-то не успели! К чему ненужные осложнения — я ведь люблю ее! Он со злостью наподдал ногой скомканную бумажку, валявшуюся на тротуаре, сунул руки в карманы.