Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 150

150

И пошел по коридору. Встретил какого-то знакомого, заговорил с ним — ошеломленный Брих все торчал на месте, не вынимая руки из кармана.

11

Решено? Да, решено, думал Брих, оставшись в коридоре. Камень сорвался со скалы и летит вниз. За эти бесконечные недели созрело деяние, которое разом покончит с унизительной нерешительностью. Теперь только хладнокровно обдумать, как провести остаток дня, что еще успеть сделать, что завершить. Скорее! Брих снова спустился в буфет, выкурил сигарету над чашкой остывшей бурды, задавил окурок в пепельнице, встал.

Позвонил Ражу — никто не брал трубку. Не важно. Вернулся в отдел, поправил перед дверью смятый галстук, причесался и с лицом, лишенным всякого выражения, с лицом, стянутым решимостью, прошел мимо столов сотрудников, постучался в «аквариум» и вошел туда.

Мизина круто обернулся — и у него сделалось такое лицо, как если бы в дверь вошел призрак. Нет, дядюшка, это я, успокойтесь, я еще на свободе! На лацкане у Мизины — партийный значок, на столе разложено «Руде право» — дядя ждал своего возвышения. А повысить его должны со дня на день, ибо заменить Казду больше некем. Стул покойного друга Мизина обвязал траурной лентой… Теперь он мерил племянника несколько неуверенным, чуточку виноватым взглядом — опасался скандала, взрыва мстительности, но, услыхав, зачем тот явился, сразу выпрямил спину, превратился в начальствующее лицо.

Брих кратко сообщил Мизине, что чувствует себя нездоровым, нервы разыгрались, и поэтому хочет воспользоваться отпуском. Причем с завтрашнего дня. Мизина, проформы ради, запротестовал — это будет не по инструкции, об отпуске следует предупреждать минимум за две недели, но он, Мизина, понимает состояние племянника, и тот может отправляться хоть сейчас. Ответственность за это он, Мизина, возьмет на себя!

При этом на лице дяди играла легкая улыбка, и Брих заметил, как задрожали у него руки, так он торопился заполнить отпускной формуляр для отдела кадров. Легко, играючи, не обременяя своей ленивой совести, избавляется от родственничка! Даже потрепал его по плечу.

— Действительно, мальчик, нервы у тебя, кажись, никуда. Это все объясняет, и я тебя прощаю, — великодушно изрек Мизина.

— Перестаньте паясничать! — Брих сбросил его руку с плеча.

Дядя не обиделся. Так, формальности, бумаги — все в порядке. Брих двинулся к двери, но дядя остановил его вопросом, где он хочет провести отпуск.

— В пекле! — с ненавистью бросил Брих. — Там, где старший Казда!

Мизина протянул ему было руку, но, уловив презрительный взгляд, поскорее убрал ее. Брих молча плюнул ему под ноги и вышел вон. Ты выиграл, заплесневелый старикашка, и не стоишь того, чтоб я об тебя руки марал!

Дальше, дальше. Все уже пошло как по маслу. Когда спешил домой на Жижков, поймал себя на том, что громко насвистывает. Как давно он этого не делал? Может, сейчас, если оттолкнуться от мокрого тротуара — воспарит ввысь, полетит, подхваченный теплым ветерком, как паутинка бабьего лета… Хо-хо!

Решено, все твердил он про себя, чувствуя, как в душу входит этакое удовлетворение, извращенное наслаждение собственной изменой. Все разрешила случайность. Он запрет прошлое семью замками, как гнилой подвал, полный смрада, мух и пауков, а ключи бросит в реку. Такое, наверное, испытывает самоубийца, созрев для страшного поступка.

Брих шел по шумным улицам, солнце светило ему в лицо; потом небо опять нахмурилось, брызнул короткий апрельский дождичек. Люди, нестройный хор клаксонов, трамвайные звонки, торцы мостовой, розовые младенцы в колясках, вокзал, железнодорожный виадук… Скорее домой!

Поднялся по деревянной лестнице на галерею, у водопроводного крана столкнулся с двумя толстыми соседками — они стояли, чесали языки, не замечая, как выливается вода из кувшинов, так небрежно они их держали.

— Добрый день, пан доктор!

Нужны деньги. Как можно больше денег. Сейчас снял со сберкнижки смешную сумму, которую сумел скопить. «Забираю все!» — сказал он человеку за перегородкой. А дома выгреб из шкафа все свои ценности — мамин браслет, подаренный к ее свадьбе, часы с цепочкой, что остались от отца, лампу, глобус, одежду, эспандер…

Все это выносил из дому по частям. Кое-что продал ветошникам, кое-что снес в ломбард. Когда он в четвертый раз появился перед оценщиком, тот недоуменно воззрился на него через толстые стекла очков, однако оставил комментарии про себя и цену вещам называл равнодушным тоном. Пальто, поношенное — сто пятьдесят. Настольная лампа под зеленым абажуром — полсотни крон, больше не могу. Глобус — двести восемьдесят… За все про все тысяча четыреста восемьдесят крон.

Набив карманы ломбардными квитанциями, Брих вышел на улицу и тут сделал нечто смехотворное, чего не позволял себе никогда прежде: взял такси. И поехал по мокрым улицам на Малую Страну.

Остановил такси на площади Мальтийцев; потом шаги его прозвучали по Большому Приорскому; Брих проходил по улицам, лаская взглядом фронтоны, фризы, шиферные крыши старинных домов. Никогда больше не ходить ему здесь! Вернувшись к такси, сказал: «Теперь к реке!» Пешком прошел по Карлову мосту, по этой аллее изваяний, под старой Мостовой башней. Перегнувшись через каменную балюстраду, долго смотрел на реку; Влтава поднялась после весенних дождей. Брих вытащил ломбардные квитанции, тщательно изорвал их и пустил клочки по ветру над рекой. Обрывки бумажек затрепыхались, закружились, как конфетти на маскараде, и опустились на воду — течение унесло их под мост. Видишь, вот твое прошлое! Вот как ты жил! Словно в ломбарде… Однако надо торопиться.

150