Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 88

«Кретин! — подумал он, отделавшись от бывшего хозяина у выхода из парка. — Полетел кувырком, а раньше сидел в директорском кресле, раздувался, как пузырь, и всех подминал под себя. Так молчи теперь и не бросай тень на других людей».

За ужином у Мизины не было аппетита, он вяло жевал и мрачно смотрел через стол на Иржину, которая тотчас после ужина удрала в свою комнату. Хотелось распечь жену за то, что она сегодня — как назло — приготовила его любимое блюдо — тушеные почки с картофелем. Могла бы, даже при своем скудоумии, сообразить, что ему сегодня не до еды.

— Что нового на службе? — спросила она, как обычно.

Мизина нервно покосился на столовые часы, но все же ответил:

— Представь себе, Маничка, у Казды опять был припадок. Ушел домой…

— Карел?

— А кто же еще! Боюсь, что он уже не жилец на этом свете… Ну, ну, прошу тебя, не пускай слезу, тебе просто ничего сказать нельзя. Хватит с меня трепки нервов на службе. Может быть, даже придется поехать с трудбригадой… А Казда сам виноват, я его предупреждал.

— А у Алека Казды как раз начинаются государственные экзамены! — вздохнула жена.

— Ну и что ж? Его отец ведь еще не в гробу, — нахмурился Мизина и, подумав, добавил: — Живуч, как кошка!

— А ты думаешь, Индржих… ты думаешь…

— Ничего я не думаю! — рассердился он и развел руками. — Ты сразу вообразишь бог весть что!

И вышел в переднюю переодеться к собранию. Жена приготовила ему праздничный костюм и белую крахмальную сорочку, но Мизина решительно отверг все это. Какова идиотка! Надо как раз наоборот. Он вытащил из шкафа заношенное пальто с пузырями на локтях, снял с руки золотое кольцо и заменил золотые очки на роговые. Возражения изумленной жены были пресечены решительным жестом.

— Ладно, все в порядке. Не понимаешь — не суйся.

Хозяйка ресторана «Котрба» — крутобокая буфетчица, «вдова Йозефа Котрбы», — стояла за пивным прилавком, положив пухлую руку на пивной кран. Она удивленно воззрилась на Мизину. Что ему тут нужно?

— Честь труду! — поспешно пробормотал он в дверях и прошел в зал. Пришел он одним из первых, за полчаса до начала собрания. Экая досада, к чему такое подчеркнутое рвение. За председательским столиком сидел какой-то незнакомый человек — видимо, член партийного комитета. Он бросил на Мизину беглый взгляд, невнятно ответил на его громогласное приветствие и продолжал просматривать анкеты. У него было простое, грубоватое, загорелое лицо, чуть выпяченные губы — в общем, как показалось Мизине, довольно приветливый человек.

Мизина оглядел зал, ища, где бы пристроиться, и выбрал столик в углу у окна. За спиной стена и виден весь зал. Он уселся, облокотясь на стол, покрытый застиранной скатертью с трафаретным узором из синих и желтых цветочков. Этот узор он много раз разглядывал на протяжении вечера.

К восьми часам в зал стали собираться люди. Они весело и по-дружески говорили между собой, в помещении зазвучали говор и смех. Мизина внимательно рассматривал всех. Вон тот, носатый, наверняка добряк. А кто председатель? Видимо, этот парень с удивительно светлыми волосами; похоже, что он преждевременно поседел. Вот он садится за председательский столик… Были и знакомые лица. Вон тот юнец живет у нас на пятом этаже. Наверное, студент. Вон советник Боуз из земского комитета, Мизина хотел помахать ему, но не решился… Инженер, что живет напротив, давно носит партийный значок. Вот угольщик из угловой лавки. Хорошо, что мы берем уголь прямо со склада и он меня не знает.

К столику Мизины подсели трое, видимо, рабочих, со спокойными, морщинистыми лицами. Старший простуженно шмыгал носом. Говорили они на самые заурядные темы, все трое оказались железнодорожниками. Мизина дружески улыбнулся им и попытался завязать беседу, но она не клеилась. Тогда он извлек из кармана повестку, положил ее перед собой и стал терпеливо ждать.

Как тут накурено! Синий табачный дым клубился под потолком. Буфетчица со стуком поставила перед Мизиной кружку пива, он хотел было запротестовать, так как пил только минеральную воду, но, заметив, что все остальные не возражают против пива, вовремя прикусил язык.

«Еще и это придется стерпеть! — жалобно подумал он, ибо был ярым трезвенником. — Нализаться тут пивом, как сапожник!»

Светловолосый человек постучал карандашом о пивную кружку, и шум в зале утих.

— Товарищи, начинаем собрание нашей низовой партийной организации. На повестке дня…

А где Гассманиха? У Мизины на мгновение вспыхнула надежда, что ее не будет, и тотчас погасла: в зал торопливо вошла запыхавшаяся Гассманова в черном платке и с рыночной сумкой, которую она всегда брала с собой, когда выходила за пределы своей домовой империи. Переваливаясь с боку на бок, как утка, толкая сидящих в спины, она пробралась вперед и уселась вблизи председательского столика, обратив к залу хмурое, сосредоточенное лицо. Ее величественный вид лишил Мизину последних остатков мужества и выдержки, беспокойство овладело всем его существом, тело как-то обмякло. Что может рассказать о нем Гассманиха, он просто не представлял себе: ведь прежде они едва ли обмолвились парой слов. Но неизвестность только усиливала тревогу. Скорей бы все кончилось! Доклад о международном положении бесконечен! Что там такое говорит о западных державах этот долговязый докладчик? Мизина слушал вполуха и все приглядывался к людям, сидевшим рядом. Вот и родственная душа: советник Боуз, он когда-то был активистом католической партии. «Его положение еще похуже моего», — с удовольствием подумал Мизина.