Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 79

Едва ли он мог представить себе, какой переполох вызвало в отделе контокоррентных счетов известие о его переводе. Новость принес Мизина, и, когда он огласил ее, настала тишина, как после взрыва бомбы. Старый Штетка тихонько вздохнул и невольно заслонил рукой лицо, словно защищаясь от незримого удара:

— Вот так сюрприз, господа и дамы! — прошептал он. — И как раз его! Ну, хоть бы кто-нибудь другой, например Мареда, или… но…

Перспектива быстрого отступления в отдел статистики показалась ему теперь спасательным поясом, брошенным в бушующие волны.

Притихли и женщины. У Марии Ландовой ни с того ни с сего глаза затуманились слезами, мягкий подбородок жалобно задрожал, и, если бы Брих вовремя не успокоил ее, она, вероятно, предалась бы своему бессильному горю. Главач сохранял легкомысленное спокойствие, но, судя по его поговоркам, приход этого «твердокаменного» не слишком пришелся ему по вкусу. Готовьтесь, господа! Главач вступил в партию совершенно добровольно, был принят единогласно, и это его подбодрило; он вслух хвалил доклад о международном положении на последнем партийном собрании: «Господа, у меня в башке прояснилось, я просто рот раскрыл, все понятно, как слово божье…» Но рядом с Бартошем, этим холодным праведником, в присутствии которого у тебя возникает неприятное ощущение, что ты наверняка допустил в отношении партии и народа что-то бесчестное, чего ты и сам не понимаешь, Главач чувствовал себя как-то неуверенно.

— Господа! — честно признался он. — Теперь придется придержать язык, особенно такой, как у меня! Что скажете, пан Брих!

— Меня это не удивляет, — пробормотал Брих и даже бровью не повел. Следить за столькими языками, сколько их здесь есть в управлении, не легкое дело. И это называется демократией! Понимай ее каждый как хочешь!

В «аквариуме» новость не дождалась отклика. Мизина оповестил о приходе пресловутого коммуниста, от одного появления которого кое у кого начинают бегать мурашки по спине, но эта канцелярская крыса Казда что-то пробормотал в ответ, едва повернув голову. Он оперся локтями о стол, положил ладонь на позеленевший череп и начал дрожащими пальцами выстукивать марш. Через стеклянную перегородку Мизина увидел, как неуклюжие парни с трудом протащили в дверь черный письменный стол, и, заметив вошедшего вслед за ними Бартоша, вышел из «аквариума», чтобы не опоздать.

— Сердечно вас приветствую, товарищ, в нашей семейке, — звонко заговорил он, открывая в улыбке залатанные золотом зубы и стараясь поймать руку Бартоша. Бартош принужденно улыбнулся, прищурив глаза на Мизину, который хлопотал у окна над устройством его стола. Стараниями Мизины стол Бартоша был водружен наконец напротив стола Бриха; теперь Бартош и Брих были раз и навсегда обречены смотреть друг на друга и делить один телефонный аппарат, который из-за короткого шнура пришлось оставить, несмотря на протесты Бриха, на столе у Бартоша. Бартош предложил поменяться местами, но Брих обиженно отказался. После ухода Мизины Бартош обошел столы и всем по порядку пожал руку. Ландова опустила голову, будто школьница перед учителем, и ее холодная рука задрожала в его ладони, как сухой лист. Она робко избегала взгляда Бартоша.

— Надеюсь, я не буду вам мешать сигаретами, — сказал Бартош с виноватой улыбкой. — Впрочем, теперь я много курить не стану.

— Ну, что там, — одновременно отозвались Штетка и Главач, растерянно взглянув друг на друга; Штетка стыдливо отступил, а более храбрый Главач набрался смелости:

— Кроме, значит, пана Штетки и барышни Ландовой, мы все дымим, как цыгане. А пан Штетка…

Штетка, имя которого было упомянуто всуе, беспокойно поерзал на стуле. Проклятый Главач, легкомысленный человек! Почему все время «пан» Штетка, вместо полагающегося товарищ?.. Чего доброго, подумают, что мы тут прославляем господ, говорим друг другу «вы», растим реакцию — неприятностей не оберешься! Главач стоял к нему спиной, так что нельзя было предупредить его знаком. Когда Бартош вежливо спросил: «Так вы переходите в отдел статистики, пан Штетка?» — тот оцепенел, еле пошевелил пересохшим языком: «Да-а, товарищ!» — и быстро отвел глаза. Не было ли в этом «пане» иронии? Скрытого намека?

— Может, нам удлинить шнур от телефона? — обратился Бартош к Бриху. — Я думаю, что долго сидеть вместе нам не придется, но пока вы не уйдете, может, это поможет делу, как вы думаете?

— Конечно, — кивнул Брих и добавил: — Впрочем, не знаю, куда бы я мог уйти. Вы, вероятно, плохо осведомлены!

Телефон, зазвонивший на столе Бартоша, принудил Бриха к первому мучительному путешествию через шнуры и провода. Звонил Ондра. Он болтал без конца, а Бриху приходилось отвечать с таинственной односложностью, потому что все, как нарочно, благоговейно стихли и, как ему казалось, навострили уши.

Наконец Брих с треском бросил трубку на рычаг. Уже сидя на месте, он заметил на себе первый пытливый взгляд своего визави и почувствовал, что его охватывает тихое возмущение. «Начинается!» — подумал он и погрузился в работу.

Днем на заседании парткома Бартош в первый раз вышел из себя. На повестке дня стоял вопрос о приеме новых членов на общем партийном собрании. Бартош просмотрел заявления, делая короткие пометки на листочке бумаги, потом попросил слова и резко, с хмурым лицом, выступил против послефевральских методов вовлечения в партию:

— Явная ошибка, товарищи! С первого взгляда видно, что вот эти подали заявления из трусости. А вот эти карьеры ради! Нарушение полной добровольности — это недопустимая ошибка, преступление против партии: понуждение ведь может быть и не прямым. Не знаю, имело ли у нас место давление на людей при вовлечении в партию, но решительно протестую против огульного приема. Это ослабит наши ряды, хотя ясно, что весь мусор в конце концов всплывет на поверхность. Мы знаем, товарищи, что такое партия нового типа, об этом достаточно ясно написано!