Пришел день, когда на улицах Праги залаяли пулеметы и в грохоте боев кончился мерзкий и унизительный период жизни. Май тысяча девятьсот сорок пятого года! Брих выполнил свой долг, пятеро суток он не прилег ни на минуту. Запах пыли, крови и сирени никогда не изгладится из его памяти. Советские танки грохотали по пражской мостовой, пражане встречали их с ликованием.
Брих и Ирена, как хмельные, ходили по израненному городу, осколки стекла хрустели под ногами, пыль лезла в глаза, но молодые люди были по-детски счастливы. Брих вступил в настоящую жизнь, ему казалось, что теперь наступит какой-то всемирный праздничный пир, человечество начнет обниматься и рука об руку пойдет к светлому будущему.
Жить! Как много было в этом слове! После бурных майских событий Брих и Ирена в один солнечный день сбежали за город, бродили по лугам, пьяные друг другом, и в тот день наконец после долгого томительного ожидания пришла полная близость. Ирена уступила ему без колебаний, с девической чистотой и беззаветностью… До сих пор он помнит ее пылающее лицо с полуоткрытым ртом, пышные русые волосы, разметавшиеся по траве, удивленные и бестрепетные глаза. Они долго лежали рядом, переполненные благодарностью друг к другу, и молчали. Серебристые облака медленно плыли под синим простором неба, и ветер нежными пальцами перебирал листву едва зазеленевших деревьев. Сказочные минуты! Ирена положила голову ему на плечо. По гладкой коже ее руки бежала пятнистая божья коровка; вот она расправила крылышки и улетела. Влюбленные долго глядели в глаза друг другу, не решаясь заговорить. Все было так чисто, так ясно, так понятно…
Потом будни начали медленно и словно нехотя выползать из шумных и упоительных праздников. Снято затемнение, город засиял огнями, заблагоухал весной и свободой. Индра предложил Бриху вступить в компартию. Но тот только покачал головой. Сколько других дел казались ему теперь более важными.
— Зачем? Разве это нужно?
Индра задумчиво поглядел на него.
— Да, нужно. Ты боролся вместе с нами во время войны, приходи и теперь к нам.
Брих упрямо покачал головой.
— Я боролся против нацистов и готов был примкнуть к кому угодно для борьбы с ними. Кстати говоря, трудно назвать мое пустяковое участие борьбой. Но я не разбираюсь в политике, друг. Теперь с нацистами покончено, к чему политика?
Индра серьезно покачал головой:
— Мало ты извлек уроков из войны, Брих. Не стану тебя уговаривать. Тебе же хуже.
Их пути разошлись.
Первые заботы: записаться в университет и получить обратно свою комнату. И то и другое Бриху удалось; он жадно накинулся на работу. И вот… Первое отрезвление: где-то далеко взорвалась атомная бомба. Где-то за тридевять земель, в Японии, а от грохота этого взрыва дрогнуло счастье Бриха. Страшно, но все же это случилось за тридевять земель, в Японии. Однако и в Чехословакии стали поднимать голову те, кто помалкивал в дни освобождения, кому был ненавистен грохот советских танков и мощное русское «ура!». Созданы четыре политические партии. К чему? Брих был разочарован. Нужно ли это? И нужно ли это было во время оккупации? Страницы газет наполнились мелочной клеветой: казалось, неуверенная нога пробует крепость льда — шаг, еще один — можно пройти! Можно начать свистопляску и орать во весь голос. Различия политических взглядов, первые споры и ссоры… Сначала Брих не понимал их и раздражался, потом стал пожимать плечами: видимо, так и должно быть. Так было всегда. Может, в этом и заключается свобода. Не все развивается гладко, ворчуны кое в чем правы. Время летело. Ирена жила в общежитии, получала стипендию, страстно увлекалась музыкой. Новые заботы, экзамены, новые люди, новые лица вокруг. Эти будни! И Брих и Ирена тонули в них. Сжимая ее в объятиях, слушая вместе с ней любимые пластинки в своей комнате или «Итальянский концерт» Баха, который она однажды сыграла ему в плохоньком кафе, Брих чувствовал: это его прежняя Ирена. И все же он понимал, что все как-то изменилось. Но не признавался себе в этом. Брих внимательно наблюдал Ирену, она казалась рассеянной и усталой, в ее глазах были нетерпение и жажда чего-то; чего — он не понимал. Иногда они ссорились, он упрекал, что она забывает его и невнимательна, что она слишком втянулась в общество коллег по консерватории. «Так много приходится работать, пойми, мальчик». Брих соглашался. Пришла первая зима, он упорно трудился, экономил каждую копейку — бережливость была у него в крови — и строил планы домашнего обзаведения. Куплю диван, Ондра даст взаймы. Куда поставить пианино? У Ирены не было своего инструмента, и Брих решил сделать ей сюрприз. Он подрабатывал рецензиями в газетах, скопидомничал, зарывался в работу, как крот. Не раз у них с Иреной не хватало времени для встречи. Это были дурные недели и месяцы. Брих чувствовал: что-то вырастает между ним и Иреной, но не знал, что делать. Резкий ветер освобожденной жизни уносил их в разные стороны.
Однажды он познакомил ее с Ондржеем. Падал снег. Он выбелил улицы. Ондржей что-то праздновал и пригласил их, как старых знакомых, в бар. Там играл джаз, на барабанщике была маскарадная шапочка. Люди пили, веселились, танцевали. Ирена больше всех. Бриха удивило, как легко сдружились Раж и Ирена. Все хохотали, пикировались, вспоминали детские годы и его, Бриха, фантазерство. После этого все трое стали встречаться чаще. Брих ничего не подозревал, планировал будущую жизнь и честолюбиво стремился вперед: сдать вторые государственные экзамены, заработать денег, жениться на Ирене! Сейчас этого еще нельзя, на стипендию не проживешь.