Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 59

— Вот она, товарищ Мареда. Я счастлив, что могу…

Или:

— Я уже давно собирался вступить, но все как-то не было времени… да и семейные неурядицы… Я всегда шел в ногу с трудовым народом…

— Я перед войной ходил без работы…

— Мой отец был деревенским сапожником…

— Мой… — мелким торговцем…

— …кочегаром на паровозе…

— Я еще до войны прочитал «Капитал» Маркса…

— Я был в русском плену…

И так далее.

Многие ограничивались просто дружеским взглядом, и в глазах этих людей Мареда видел честные намерения. Он крепко жал им руку и тоже молчал. Во время обеда ему под дверь подсунули анкету, на которой печатными буквами было написано: «Будьте вы прокляты, не сносить вам головы! Будете болтаться в петле, чего вам от души желаем — друг демократии». Мареда коротко засмеялся, смял бумажку и бросил ее в корзину. «Дурак!» — подумал он даже без волнения. Остальные анкеты он разложил по папкам, готовя их к заседанию парткома; весь день у него не было ни минуты свободной.

В отделах шли упорные разговоры и споры, по большей части шепотком, чуть ли не на ухо, с оглядкой, не идет ли кто из них. Возникали бог весть откуда фантастические слухи, вздувались и опять опадали, как проткнутый рыбий пузырь; на смену им приходили другие, свежие. Штетке казалось, что он перышко, гонимое ветрами этих слухов. О господи боже! До чего же он несчастен, сбит с толку, беспомощен! Никогда человек не занимался политикой, и вот извольте… Что делать?

— Я вам говорю, — услышал он в одном из отделов, — дали ему эту анкету: заполняй и подпиши, а не то сматывай удочки. Факт, бесспорный факт, мой деверь слышал собственными ушами. А вы говорите — добровольно…

— Не верю. Какой смысл из-за этого увольнять людей?

— Попробуйте сами не подписать, тогда узнаете.

— А я подпишу. Я не реакционер, живу скромно и считаю, что при старом режиме было много безобразий. Этого нельзя отрицать, господа.

Штетка прибежал к своему столу и тяжело вздохнул; его растерянность не уменьшилась. Что поделаешь! Он обмакнул перо, снял с него волосок и стал тщательно заполнять анкету, отирая лоб пестрым платком. Перо жалобно скрипело. От этой усердной работы его отвлек сдавленный стон, раздавшийся у стола Марии Ландовой. Вцепившись тонкими пальцами в волосы, Ландова судорожно всхлипывала над своей машинкой.

— Пусть меня уволят! Пусть меня выгонят, но я не вступлю… Я не могу! — восклицала она срывающимся голосом. — Я не хочу! Пусть… Мне все равно!

Слезы ручьями текли по ее исказившемуся лицу. Испуганные сослуживцы окружили ее. Но утешения не помогали: Ландова, правда, не произносила больше ни слова, но ее худые плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий.

— Что случилось? — спросил в дверях чей-то голос. Все обернулись как по команде. Надо же, чтобы именно сейчас принесло Мареду выяснить какую-то неточность в счетах. Оторопевший Штетка попытался спасти положение и плел что-то с пятого через десятое: «Барышне… м-м-м… стало дурно… м-м-м… она еще с утра…»

Брих прервал его и, нахмурившись, повернулся к Мареде:

— Это не так. Раз вы спрашиваете, я вам скажу, в чем дело. Она боится быть уволенной, если не вступит в компартию.

— Напрасно! — быстро прервал его Мареда, наклонился над всхлипывающей женщиной, взял анкету, на которой была написана только фамилия, и сказал успокоительно: — Не плачьте! Никто вас не принуждает, мы никого не неволим. Ну, хватит уж плакать!

Видно было, что ему неприятно все это. Он направился к дверям, но Брих остановил его:

— Возьмите и эту, она не понадобится.

И подал ему свою анкету.

Мареда спокойно взял ее, кивнул головой на прощанье и, заметив волнение Бриха, спросил, слегка улыбнувшись:

— Почему? Можете, конечно, не отвечать, если не хотите, дело ваше.

— У меня нет причин молчать, господин Мареда. Я не согласен с самоуправством! Я не согласен…

— Вопрос только в том, кто самоуправничает, — сдержанно возразил Мареда.

— Я не коммунист, и никто меня не заставит… Поскольку я не жулик, не карьерист и не трус, не подпишу!

— Вас кто-нибудь заставляет, пан Брих? — уже в дверях усмехнулся Мареда. — Если кто вздумает это делать, пошлите его ко мне. Некоторые люди боятся собственной совести, вот и все. Да еще слухи. Может, кое-где и есть перегибы, но, во всяком случае, мы никого не преследуем за честность. За это я вам ручаюсь. Ну, всего хорошего!

Дверь за ним захлопнулась. Ошеломленный Штетка заломил руки.

— Вы с ума сошли, — обратился он к неподвижному Бриху. — Такое сказать! Да ведь… да ведь вы знаете…

— Очень хорошо знаю, господин бухгалтер. Сами вы уже заполнили анкету, а обо мне не беспокойтесь. У меня нет ни жены, ни детей, ни канарейки, — мне бояться нечего…

Настойчивый телефонный звонок прервал Бриха. В трубке раздался голос Ондржея. Ради предосторожности он звонил из автоматной будки и вел разговор так, словно речь шла о невинной туристской вылазке.

— Ну, как, уважаемый юрист, решил? Я наметил на середину апреля, так что еще есть время. Цела у тебя окарина, на которой ты играл, когда мы бродили по берегу Влтавы? Захвати ее с собой. И хватит колебаться, Гамлет ты этакий!

— Никуда я не поеду! — рассердился Брих и бросил трубку.

— Вот это правильно, — одобрительно отозвался Главач. — С женским полом надо быть построже, это факт. Здорово вы выложили свое мнение Мареде! Это была речь мужа, я такое всегда ценю. Если бы каждый не дрейфил, как и вы, не было бы дурацких страхов. Мы не Кашалоты, нам деньги сами не лезли в руки, и не Барохи… — Заметив, что Брих с любопытством поднял голову, Главач не замедлил поделиться новостью: — Да, я как раз хотел рассказать вам, коллега. В столовке я сейчас видел знакомых из экспортного. Пан директор Барох уже собрал свои чемоданы и дал тягу. Говорят, уехал в открытую, со всеми удобствами, туда, за горы и долы. Ну, он тертый калач, не пропадет за границей. Почуял, что тут ему не повезет, и убрался к своим. Не успел даже как следует развернуться здесь этот мировой специалист. Скоро там будет новый хозяин. Вас, Брих, он, конечно, примет с распростертыми объятиями. Экспортники говорили, что у них после ухода Бароха пойдет дым коромыслом. Но вам горя мало, вы молодчина. Начальники в последнее время то и дело меняются, то один, то другой. А вкалывать все равно нужно, это факт, господа и дамы. Итак, Брих, когда вы нам скажете «адье»?