Пошатываясь, он вышел в коридор, в ногах была слабость, сердце бешено, колотилось и чуть ли не лезло в горло, в пересохший рот. Кашалот подошел к кабинету Бартоша, схватился за ручку, потряс ее. Дверь не поддавалась. Он устало оперся о стену, перевел дыхание. Эх, не надо было связываться с Проузой! Ну, теперь уже ничего не поделаешь…
Он возвратился к себе — подошвы отчетливо скрипели по резиновой дорожке. Пустой коридор бесконечен, как этот проклятый час. Кашалот тщательно закрыл за собой дверь и, подавленный, сел в кресло. Стиснув пальцами резные ручки, он перевел дыхание и закрыл глаза.
Тишина вокруг гудит, как прибой. Или это кровь шумит в голове? Не важно. Сейчас уже ничто не важно. Конец, теперь это вполне ясно.
Кашалот весь обмяк и сидел неподвижно, чуть закинув голову, медленно дышал и думал. Время бежало, часы внушительно тикали у него над головой, но все это не выводило его из прострации. Немного погодя он медленно открыл ящик стола, взял несколько мелочей, коробочку с пилюлями против гипертонии, вынул две фотографии из стеклянной рамки на столе и засунул их в карман. Перелистал документы и некоторые положил в светло-зеленый портфель из свиной кожи. Потом замер в прежней позе, в ожидании неизбежного.
Через два часа в дверь дважды постучали и в кабинет вошло пять человек. Кашалот знал: это члены комитета действия. Среди них он увидел и ненавистное худое лицо, мерещившееся ему в последние дни. Кашалот нисколько не удивился. Очнувшись от раздумья, он привычным директорским жестом, в котором, однако, чувствовалась свинцовая усталость, пригласил их и сказал вялым, каким-то не своим голосом:
— Входите, господа. Я знаю, зачем вы пришли.
Четырьмя этажами ниже собрание выслушало речь по радио. После минуты молчания вспыхнули короткие прения. Большинство полностью согласилось с резолюцией профсоюзного съезда, нашлись и такие, которые вносили свои замечания; Бартош, облокотившись на буфетный прилавок, к которому он протолкался в тесноте, внимательно слушал, покачивая головой. Он был доволен ходом собрания; вот только как пройдет голосование? Бартош обвел глазами лица и увидел Бриха; тот стоял в дверях между Мизиной и старым Каздой.
Этот Мизина! Бартош заметил, как старая, речистая лиса поглядывает вокруг, наблюдает окружающих, вынюхивает своим острым носом каждый оттенок настроения. Слушал Мизина с серьезным видом, но когда какое-то глупое замечание вызвало в зале общий смех, он тоже сдержанно рассмеялся, прикрыв рот рукой.
Мареда умело вел собрание. Бартош следил за ним и с удовлетворением отметил, что толковый председатель нравится людям. Он дал высказаться желающим и не спеша приступил к голосованию.
— Кто «за»?
Руки начали медленно подниматься. Брих поглядел на дядюшку. Мизина, притиснутый к дверям, несколько секунд, мигая, оглядывал зал, потом поднял правую руку так быстро, что опередил остальных.
— Кто «против»? — послышался невозмутимый голос Мареды.
— Никто? Нет, три-четыре руки медленно поднялись и как бы повисли в пустоте. Сотни глаз следили за ними.
— Одна, две… итого, четыре голоса «против». Спасибо, — хладнокровно сказал Мареда. Зал уже зашумел, но Мареда задал вопрос, заставивший собрание снова затихнуть.
— Воздержавшиеся есть?
Воцарилась выжидательная тишина. У дверей взметнулась одинокая рука. Бартош тотчас же узнал: Брих!
Да, это он. Держит руку над головой и упрямо смотрит перед собой неподвижным взглядом, чуть побледнев от волнения.
Брих опустил руку. В зале зашептались: он с ума сошел!
Прошел час — и в здании опять зашумели голоса, послышались звуки шагов, хлопанье дверей и смех людей, облегченно вздохнувших после долгого напряжения. По широкой лестнице, оживленно разговаривая, поднимались и спускались сотрудники. Все понимали, что, какого бы мнения ни был каждый из них, какую бы ни занимал позицию, выбор здесь, у них, уже сделан.
Бартош догнал Бриха в коридоре пятого этажа и положил ему руку на плечо.
— Вы не голосовали?
Брих повернул голову и замедлил шаг, но не остановился: на его лице был еще румянец волнения, он ответил несколько раздраженно:
— Вы не ошиблись.
— Почему? Как можно не голосовать в такой момент?
— Как видите, можно. Вы думаете, это грозит мне неприятностями? Были и такие, что просто голосовали с большинством. А я не трус. И вообще: совершил я что-нибудь недозволенное?
Бартош удивленно покачал головой и заметил, что Брих смотрит на его партийный значок, прикрепленный на отвороте пиджака.
— Вы сами знаете, что нет. Но вы не ответили на мой вопрос. Или вы не хотите отвечать?
Брих заметил, что дядюшка предостерегающе смотрит на него из дверей отдела, но игнорировал этот взгляд.
— Меня интересует одно: со мной говорит председатель комитета действия или сослуживец Бартош? — спросил он, стараясь спокойно улыбнуться.
— Какая разница? Я лично не отделяю одно от другого.
— Ладно, я отвечу коротко. Здесь голосовали за то, в правильности чего я далеко не уверен. Вот и все.
— За что же голосовали?
— За то, чтобы власть принадлежала одной стороне.
— Вы правы. А не интересует вас, справедливо это или нет? И какой стороне?
— Боюсь, что одной политической партии. Проще говоря — вашей.
— Это неверно. Голосовали все, не только коммунисты. Это дело всего народа. Политические партии бывают разные. Некоторые из них затевают подлости, покрывают темные дела, мутят воду. Но политическая партия может драться и за правое дело, за прогресс… не сочтите это пропагандистской фразой. Партия — не самоцель, в ней воля класса, не так ли? В последние дни у многих граждан раскрылись глаза, и они оценили партии по их делам. Вы — нет?