Т-дум, т-дум, т-дум… Гудит земля трудовым гулом будней, как улей, маленькие люди, занятые своим делом, приникли к своей земле; а надо всем этим кружит вольная птица — вверх, вверх, к синей пелене неба, в разрывах грязной парусины дождевых туч. Около десяти часов утра лучи солнца раздернули тучи, перебегают по волнам гривастых холмов.
— Тебе нехорошо? — повернулся Брих от окна к притихшей Ирене. Она скорчилась на мягком плюшевом сиденье, крепко сжав зубы, судорожно сцепив пальцы.
— Тряска на меня плохо действует.
Брих приоткрыл окно, впустил ей в волосы ветер.
В купе второго класса они были втроем; напротив поместился Ондра с картой на коленях, словно генерал перед решающей битвой. Он курил без передышки и морщил лоб. Наклонился к Бриху, ткнул пальцем в карту.
— Здесь, — он упер острый кончик вечной ручки в темно-оранжевое пятнышко в центре Шумавских гор. — Вот и пригодились мои туристские походы по Шумаве… Знаю там каждый камень. На первый взгляд такие неудобства бессмысленны, но я не хочу ничем рисковать, там — самое безопасное место… глушь совершенная… Я обо всем договорился — пока еще сравнительно легко переходить границу, но через два-три месяца, когда они и сюда наставят своих людей…
Брих не слушал. Он вскинул озабоченный взгляд на Ирену — прижав платок к губам, она выбежала в коридор, шатаясь, добрела до уборной.
— А может, выйдем? — крикнул он Ондре в ухо, когда поезд стал притормаживать перед крупной станцией. Это был Табор.
— С ума спятил?!
Вернулась побледневшая Ирена и рухнула на сиденье, отведя с белого лба прядку светлых волос; Ондра наклонился к ней:
— В Будейовицах подожди Калоусов и поезжай с ними на машине. Они обо всем подробно осведомлены. А мы с Франтишком отправимся вперед и все подготовим!
Заметив несогласие в ее взгляде, он махнул рукой, не дав ей заговорить:
— Ладно, хватит. Пожалуйста, без анархизма и переживаний — сейчас не время, девочка!
С ободряющим выражением на лице он повернулся к Бриху, который задумчиво смотрел на убегающие назад холмы и равнины, потер руки.
— Все уладится, как уладилось с тобой, братец. На девяносто девять процентов. Хватит с тебя, мечтатель?
В Будейовицах перед отелем они увидели знакомый автомобиль, набитый чемоданами. Раж громко рассмеялся:
— Видали, меховщик уже явился со всем семейством! Спешит! Ни дать ни взять, вспугнутый заяц…
Семейство Калоусов они нашли в ресторане за сытным обедом. Помахали им, и взмыленный Калоус поднял свой тяжелый зад, полез, пробираясь меж столами к ним навстречу.
— Вот радость так радость! Благополучно доехали?
Он весь дымился страхом, как дымится паром коняга угольщика, и старался ободрить себя шумным смехом, пространно рассказывая о поломке автомобиля в дороге.
— А мне и не жалко эту телегу, хоть бы ее и не было!
Пани Калоусова поглядывала на вновь прибывших, рассеянно теребя батистовый платочек; Рия со скучающим видом сидела на стуле, не сняв дождевика, словно брезговала, помаргивала зеленоватыми глазами, без всякого интереса разглядывая Бриха. За обедом Брих заметил, как она стащила со стола дешевую фаянсовую пепельницу и запихула ее в свою сумочку. Восьмилетний отпрыск Калоуса, веснушчатый Карличек, ковырял вилкой еду, пытаясь выяснить ее составные части, за что его тут же пожурили.
— Что ты так копаешься, Карличек?
— Я там волос нашел, — капризничал мальчик, косясь на бокал красного вина, которое пил отец. Потом он незаметно подставил ножку пробегавшему мимо мальчику-официанту, но тот ловко обошел препятствие.
— Ох, эти женщины! — поддразнил своих дам Калоус. — Никак не хотели расстаться со своими туалетами. Наказание мне с ними!
— Какое ужасное время! — жалобно протянула Калоусова, обращаясь к молчаливой Ирене, которая не дотрагивалась до еды и лишь стакан за стаканом пила минеральную воду. — Что вы чувствуете, моя дорогая? Не правда ли, колос-сально! Волнующе! Как в захватывающем романе, не так ли? Я говорю вчера Гуго: Гуго!.. Вам не худо, моя милая? Да, совсем как те чешские изгнанники, покидавшие родину… Я кажусь себе Яном Амосом Коменским! Как это трагично! Порой я становлюсь отважной и говорю Гуго: Гуго!.. И вдруг накатывает настроение… я бы сказала, чуть ли не печальное, ностальгическое… Как вспомнился мне вчера наш сад в Сенограбах… там, наверное, уже магнолии расцвели — боже, что я стану делать на далекой чужбине без магнолий! Скажите, дорогая… Гуго!..
— Откуда я вас знаю? — перегнулась Рия к Бриху. Он посмотрел в ее кукольное лицо — ему было не до болтовни.
— Угадайте! — безразлично улыбнулся он. — Там было почти темно!
Рия в ответ пустила ему в глаза струйку дыма.
— Нет…
— Франтишек — бука, — смеясь, объяснил Ондра. — Предупреждаю вас, Рия!
Их разговор прервала Калоусова, сделав падчерице выговор за то, что она слишком много курит.
— А вам-то что? — дерзко парировала Рия. — Заботьтесь о себе…
Вмешался Калоус, чтобы предотвратить ссору, и это ему удалось без труда. Калоусова тотчас перенесла свое внимание на Ирену, закудахтала:
— Вам, кажется, и в самом деле дурно? Вы так бледны, моя милочка! Могла ли я подумать, что поеду путешествовать с этим лежебокой Калоусом! Я ему сказала: Гуго!..
Брих краем уха прислушивался к глупой болтовне за столом, курил и озабоченно следил за Иреной. Ее желание исполнилось: он едет с ней! За зеркальными окнами брызнул редкий дождик, и «волнительное приключение» пани Калоусовой начало оборачиваться теневой стороной. На лица легли морщинки озабоченности. Карличек заявил, что у него ноет зуб. Калоусова опасалась, не смоется ли краска с волос. Вчера всю вторую половину дня она просидела у парикмахера. «Какой у нас теперь будет вид?!» Брих ждал, что она велит Калоусу прекратить дождь. По-видимому, она была уверена, что Ян Амос Коменский покидал родину в сухую погоду, а этот противный дождь, конечно, заказали коммунисты, посадившие в их меховой магазин национального управляющего. Калоус добродушно утешал жену; подозвал официанта. Расплачиваясь, вытащил крупную банкноту.