Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма - Страница 117

117

Взял за плечи обессилевшего дядю, посадил прямо. Мизину била дрожь, зрачки у него расширились, пустым взглядом он уставился на племянника.

— Да что случилось?! — Брих тряхнул дядю. — Вы слышите?!

Мизина медленно приходил в себя. В лице — ни кровинки. Закрыл глаза руками, зубы его стучали.

— Иржинка…

И разразился рыданиями, которые так не соответствовали его сединам.

Что делать? Брих отвез убитого горем отца на такси, доволок его, трясущегося и бормочущего что-то, до квартиры и на трамвае поехал к себе; в голове не умещалось все происходящее. В тревоге он метался по комнате. Иржинка! Он представлял себе ее маленькое веснушчатое личико белым как снег, ее тоненькие ручки-палочки на простыне — и задохнулся от гнева и жалости. Жива ли? Как это она недавно сказала — «знаю, чего хочу!». Ах, подлец дядя! Затравил-таки ее!

В конце концов Брих не выдержал, надел пальто и снова отправился на Винограды. Семейство дяди он застал в полном смятении. Ему долго никто не открывал. Брих настойчиво звонил, наконец раздались шаркающие шаги — к двери подошла тетка с опухшими глазами, — видно, сегодня она вылила уже все слезы и теперь только как-то глухо стонала, подрагивая жирным подбородком. Брих не смог добиться от нее ни одного путного слова и очень не скоро узнал наконец, что случилось. Вздохнул с облегчением.

Иржинка была уже вне опасности — ее отчаянная попытка была неумелой и половинчатой, как все, что она до сих пор делала. Утром выпила целую коробочку порошков, легла на тахту, закрыла глаза, но в волнении забыла запереться.

Написала три письма — Индре, родителям (очень коротенькое) и последнее, самое длинное, — товарищам по факультету. В нем она честно признавалась в слабости и простыми словами благодарила за то, что они так хорошо к ней относились. Тетка ставила на кухне тесто для воскресных пирогов и вдруг услыхала отчаянные крики. В ужасе поспешила к дочери и, найдя ее в конвульсиях, совсем потеряла голову. Только уж соседи, встревоженные нечеловеческим воплем — тетка металась по прихожей, вцепившись себе в волосы, и, стуча зубами, бормотала какие-то молитвы, — вмешались и вызвали врача. К счастью, Иржину сразу начало рвать. Вскоре явился пожилой, уставший доктор, осмотрел ее, назначил лекарства и попытался — безрезультатно — расспросить тетку.

— Я и не представляла себе! — жалобно причитала мать, обливая слезами руку доктора, поросшую рыжеватыми волосками. — Я не… Иржиночка моя! Бедная моя деточка!.. Невесточка моя!.. Вот этими руками нянчила я тебя, маленькую, и что же ты натворила!..

Изнемогший доктор в конце концов грубо прикрикнул на нее и загнал в кухню, приказав сидеть, пока не придет в себя.

— Больной необходим покой и тишина!

Его морщинистое лицо побагровело от гнева, и он строго запретил тетке переступать порог комнаты дочери. Конечно, он не предполагал, что тем самым даст повод к новому взрыву причитаний искушенной плакальщицы:

— Меня даже не пускают к тебе, деточка моя! Мать от дочери отрывают! Пустите меня к моей любимице, к моей душеньке!..

Врач дождался появления Мизины, увел его, насмерть перепуганного, в гостиную и успокоил.

— Опасности больше нет. Проглотила она сущую чепуху, но ей необходим покой. Главное — ни в чем не упрекать, не заводить разговоров ни о самом поступке, ни о его мотивах. А то может случиться нервное потрясение — она очень слаба. Подобные вещи почти всегда имеют психические причины и последствия. Так что — предельная бережность и ласка! Вам известны причины ее поступка?

Мизина оцепенело помолчал, потом отрицательно покачал головой.

— Хорошо — и не старайтесь теперь это выяснить, не входите к ней, а главное, успокойте жену, — сердито сказал доктор. — Вашей дочери вредны не столько эти порошки, сколько истерика матери. Если это не изменится, я без всякой жалости отправлю вашу дочь в больницу. Полагаюсь на вас, сударь! Если что — звоните.

За рассерженным доктором захлопнулась дверь, а дядя принялся собирать черепки разбитого равновесия. Приходил в себя после удара, страшного своей внезапностью. Как гром с ясного неба! Ему казалось — пока ехал в такси, прожил целую жизнь. Кара, кара! Перед глазами вставало перекошенное лицо друга. Ужасающая связь обоих событий чуть ли не сводила с ума. Так скоро! В душе одно за другим пробуждалось нечто, чего он до сих пор не изведал…

Да нет, ерунда, ни в чем он не виноват, никто не может его в чем-либо упрекнуть. Казда — больной человек!

И ведь все уже в порядке! Тяжелое бремя свалилось с души Мизины, он опомнился, побежал в ванную ополоснуть лицо, причесаться. Фу! Всегда воображаешь самое страшное. Иржина вне опасности! Мизина чуть ли не оскорбился тем, что ему пришлось пережить такой ужас. В нем нарастал гневный укор. Сумасбродная девчонка! Чуть с ума его не свела! Но на ближайшее будущее Мизина, памятуя о рекомендациях врача, запретил себе всякую строгость по отношению к дочери. На цыпочках вошел он в кухню, тихонько притворил за собой дверь и накинулся на жену, которая сидела над перестоявшимся тестом, неспособная шевельнуться.

— Перестань реветь! Опасность миновала! Лучше подумай-ка, нет ли тут и твоей вины! Обезьянье воспитание! И свари кофе, да покрепче, не такую бурду, как всегда!

Когда пришел Брих, дядя был уже в своей обычной форме. С полным пониманием драматических эффектов он все описал племяннику, ни словом не упомянув об их ссоре; словно поступок Иржины вышиб ее из его памяти.

— И теперь, Франтишек, к ней никому нельзя входить, хотя все уже в порядке. Спасибо тебе, мальчик, что не оставил меня. Не знаю, не знаю, чем все это кончилось бы, — безобразная выходка нашей дочки могла лишить меня рассудка! — добавил он с видом всепрощающего человека.

117